|
Роман Мадянов: «Профессия — это воздух!»
Роман МАДЯНОВ — человек необычной судьбы. Он стал актером в совсем юном возрасте, когда его ровесники еще играли в машинки, а к окончанию школы на его счету числился уже добрый десяток ролей в кино! — СКАЖИТЕ, пожалуйста, жизнь актера — это поезда, самолеты, гастроли, съемки, недосыпы, недоедания… Зачем человеку такая жизнь? — Профессия — это воздух! Мы действительно без этого дышать не можем! Мы все мечтаем в конце сезона пойти в отпуск, но проходит день, два отпускного безделья, максимум неделя, и у тебя возникает ощущение, что чего-то не хватает. Ты уже не в своей тарелке, начинаешь психовать, нервничать, потому что тебя вдруг оторвали от этого адреналинового допинга. Это жуткое состояние — не работать. Такого врагу не пожелаешь! Слава богу, что у меня это есть! Работа — это потребность! Это уже диагноз! — А когда вы в детском возрасте снимались в кино, вы это воспринимали как работу или это все-таки было игрой? — Гек Финн — это была главная роль в фильме. А мне всего 9 лет. Меня, естественно, жалели. Если можно было, вызывали на съемку чуть позже. Если вызывали вместе со всеми с утра, значит, чуть пораньше отпускали. А вот эта эйфория, что интересно сниматься в кино, что за тобой приезжает черная «Волга», детское восприятие — такие «понты», это очень быстро прошло. С меня эту спесь быстренько сбили. Я, мальчишка, очутился на съемочной площадке с суперпрофессионалами: Леоновым, Кикабидзе, Скобцевой… Режиссер один чего стоит — Георгий Николаевич Данелия! И я очень быстро понял, что это не развлекаловка, не прогулка, а серьезная, подчас нудная, изнурительная работа. Работа, когда нужно было иной раз вымучивать из себя в кадре слезы. Даже сейчас, с возрастом, с приобретением опыта, это достаточно сложно для меня. Я всегда завидовал тем артистам, которые могли молниеносно и без перехода заплакать. Так что я понимал, что это работа, и у меня не было особой эйфории. — А как, по-вашему, это благо или беда для ребенка — сниматься в кино? — Наверное, скорее беда. В моем случае меня Бог миловал в том плане, что я прошел достаточно мягко и плавно этапы перехода от детской непосредственности к зрелому осознанию самого себя, что я могу что-то в этой профессии. Но лишь единицы из тех маленьких звезд, которые блистали в кино прошлых лет, Господь направил не идти дальше в профессию. Закончилось детство. А ведь десятки, сотни, может быть, тысячи детей, вкусивших немножечко этой славы, продолжали кинокарьеру и становились совершенно несостоятельными как актеры в зрелом возрасте. Некоторые даже погибали, когда понимали, что все почему-то исчезло, пропало, ушло… К этому надо быть готовым, это очень непросто. Здесь спасением для меня были советы моего отца, театр. Театр лечит. Он остается с тобой навсегда. Это постоянный тренинг. Я сравниваю профессию артиста с человеком, который идет наверх по эскалатору, движущемуся вниз. У нас у всех ощущение, что ты вроде бы чего-то достиг, но вот ты остановился перевести дух. Тебе кажется, что ты остаешься на том же самом уровне, а ты уже на 2 метра внизу. И, для того чтобы достигнуть места перед этим вздохом, надо затратить еще столько усилий! А работа в театре — это как бы залог профессионального здоровья для артиста. — А насколько вы «трюковый» человек? — Я очень неспортивный человек, потому что лентяй. У меня неспортивная фигура, мне никогда не хватало силы воли даже на то, чтобы заниматься зарядкой. Прыгать, скакать в кадре — зачем это? Есть каскадеры — люди, которые занимаются этим профессионально, зарабатывают на этом деньги, и я так никогда не прыгну. Мне же надо, скажем, когда упала машина, потом вовремя из-за забора вылезти. А дальше я уже все сыграю так, как ни один каскадер не сыграет. Так зачем же нам подменять друг друга?
|
Рассеянный склероз
